Фурашов Олег

Бабушка Мария стала совсем плоха: она уже не выходила как прежде на улицу, чтобы пройтись неспешной ковыляющей походкой по дощатому тротуару вдоль выстроившихся в два ряда одноэтажных  деревянных домиков, чтобы посудачить со своими немногочисленными старушками-сверстницами, чтобы погреть, сидя на лавочке, свои немощные и старые кости под лучами щедрого и приветливого летнего солнышка. Отныне она уже ближе к обеду, охая и ахая, с трудом, точно преодолевая непосильное сопротивление заржавевшего механизма, поднималась с постели  и, опираясь на деревянную клюку, «ползла»  на кухню к дочери Анне.

Нехотя попив чаю и скушав, скорее по многолетней привычке, нежели в силу потребности что-нибудь горяченькое, бабуля с кряхтением несколько раз проходила по дому. Но стоило ей присесть на свою кровать, как силы сопротивления и покоя одолевали её, и она с громадным облегчением плюхалась в свое последнее ложе в этой грешной обители, именуемой Земля.

Скрашивали её безрадостный и монотонный быт только беседы с дочерью, а также  «диалоги» с радиоприемником на самые различные темы. И подобный распорядок жизни бабушки Марии был вовсе не удивителен: ведь ей «стукнуло» уже 87 годков – пора, когда самое время задуматься о грядущем переселении в мир иной.

Но старушку собственная немощь и ощущение бессилия несказанно сердили. Дух её был ощутимо моложе тела и потому она, негодуя, частенько выговаривала дочери: «Анна! Да сколько же тебе можно наказывать: вызови дохтура! Пусть-ка он меня поглядит, да лекарство  выпишет. Ты же чуешь, что мне лекарство от сдвига нужно. Я же себя, так-то, неплохо чувствую. Мне только подниматься тяжело, а как я расхожусь потихонечку – не всякая молодуха поспеет».

– Мама! – слабо возражала ей старшая 66-летняя дочь, сама уже имевшая взрослых

внуков. – Так смотрел же тебя врач. Ничего у тебя нет. Никакой болезни. А лекарства, про какое ты говоришь, не бывает.

– Это как же не бывает! – даже пристукивала от гнева клюкой по полу старушка. – И не заикайся мне! Есть болезнь – значит есть и лекарство от неё. Кличь, давай, дохтура! Нехай он мне снадобье от сдвигу дает!

И вот однажды, уступая нажиму матери, дочь вызвала-таки на дом участкового врача. Тот заявился явно недовольный и, едва переступив порог и отдышавшись, поскольку по возрасту сам был постарше тетки Анны,  обрушился на неё со всей силой охватившего его возмущения: «Здравствуйте – пожалуйста!.. Это что за вызов!… Читаю в журнале и глазам верить отказываюсь: «0бщее недомогание». Вы когда-нибудь видели в природе общее недомогание, а? Покажите мне его! Ангину – видел. Отит – лицезрел. С коньюнктивитом  – знаком. А вот мистера «Общее недомогание» – сроду не знавал. Это что за гермафродит такой? Ну, покажите, покажите мне его!»

И визитер вытянул в сторону тетки Анны руку как бы для того, чтобы та положила на его ладонь это  пресловутое «общее недомогание».

Анна испуганно отмахнулась от него и шепотком смущенно призналась: «Вы извините меня, товарищ Туркин, нездоровится не мне, а моей маме. Она там, в комнате… Пройдемте, пожалуйста».

Вдвоем они прошли к бабушке Марии, лежавшей в постели и с любопытством прислушивавшейся к невнятному гулу голосов, доносившихся из прихожей.

– Ну-с, сударыня! – сурово обратился Туркин к ней, садясь на стул и надевая на переносицу очки. – На что жаловаться изволите?

-Да сдвигу у меня, милок, не стало! – охотно пожаловалась ему старушка.

– Чего – о-о? – изумился эскулап, и очки с его носа упали на колени. – Чего не стало?!…

– Сдвигу, милок, сдвигу! – пояснила бабушка Мария. – По утрам никакой мочи нету подняться. А как встану, расхожусь маненько, так оно как бы и ничего: шкандыбаю потихоньку. Так что ты, мой хороший, пропиши мне лекарство от сдвигу.

– Ну народ! – саркастически осклабился Туркин, когда первоначальное его удивление миновало. – Ведь чего только не придумают! Ну, общее недомогание – ещё куда ни шло… Но это… Как ты там говоришь: сдвигу нет… Ну это – конец всему!… Сдвигу нет… Придумают же!… Запомни, старая, науке такая болезнь не известна. Брось свои выдумки…

– Ты меня, мой хороший, послушай не спеша, и тогда всё-всё поймешь, –  терпеливо наставляла его старушка, вторично приступившая к описанию своей диковинной болезни.

Во время её монолога из другой комнаты выглянул зять бабушки Марии Леопольд, которого было видно лишь врачу, и, бросив выразительный мученический взор на тёщу, утомившую и его своими «выкрутасами», покрутил указательным пальцем подле собственного виска. После этого жеста для Туркина всё окончательно прояснилось.

– Ты вот что, блаженная, – довольно грубо оборвал он пациентку, – прекращай мне сказки-то вещать. Говори: где и что у тебя болит?

– Ничего у меня не болит! – обиженно ответила бабушка Мария, огорченная  невежливым обращением. – Что ж ты, милок, то чуть не Ягой кличешь, то блаженной?… А еще дохтур!… А ну выписывай мне немедля лекарство от сдвигу! – И старушка, к той минуте присевшая с помощью дочери, ударила посохом об пол.

– Какой тебе ещё сдвиг, к черту, нужен? – ядовито спросил пациентку Туркин,  понимающе переглядываясь с Леопольдом. – Тебе уж черёд настает на чёрном лакированном тарантасе в деревянном макинтоше двигать кое-куда, а ты «сдвигу» захотела… Тапочки-то заготовила?

– Какие тапочки? – насторожилась старушка. – Вон мои тапочки, у кровати стоят.

– Тут другие надобны, – желчно осклабился Туркин, – колером малость посветлее…

Только тут до бабушки Марии дошло, что имеет в виду собеседник, отчего она мгновенно пришла в ярость. Ведь темперамент человека в любом  возрасте остается неизменным, хотя формы его проявления несколько сглаживаются. А в молодости бабушка Мария в одиночку забивала и подхолащивала годовалых хряков.

– Ах ты, старый хрыч! – возмутилась она. – Ты меня никак не врачевать припёрся, а на погост спровадить! Да тебе не людей лечить, а поросятам хвосты крутить!… Ну погоди, коновал несчастный, щас ты у меня спроворишь своё! –  с этими словами старушка довольно резво махнула своим батожком так, что Туркин кое-как избежал удара, нырнув со стула чуть ли не под стол.

– Ты чего, ты чего, старая! – пятясь к порогу и на ходу собирая свой  инструментарий, испуганно проговорил Туркин. – Совсем того!… Спятила, что ли? Нет, ты и в самом деле больная, только тебе не терапевт нужен – психбригада!

Он хлопнул дверью и исчез, оставив о себе одни воспоминания. Старушка же долго продолжала ругаться, награждая эскулапа нелестными эпитетами.

Однако такой бурной вспышкой бабушка Мария точно исчерпала запасы своих сил. Визит врача как-то надломил её, лишив последней надежды, и она начала  быстро увядать, подобно перестоявшему полевому цветочку. Теперь уже тетка Анна, обеспокоенная состоянием матери, призадумалась о том, как бы ей помочь.

Пословица верно гласит: «Кто ищет – тот всегда найдет.” И через  неделю-другую, помогая матери идти к обеденному столу, дочь сказала ей:  «Мама, завтра к нам врач придет.»

– Какой врач? 3ачем? – встрепенулась старушка.

– Наш участковый врач. Тебя станет смотреть.

– Опять этот скотский дохтур?! Этот коновал! Нет, он мне не нужон! Я его,  ирода, на порог не пущу! – закипятилась бабушка Мария.

– Уймись, мама! – урезонила ее дочь. – Ты хотя бы дослушай меня. Туркин-то – в отпуске. Вместо него сейчас новый. Молодой. Но люди его хвалят. Соседка говорит, что он очень её выручил. Раньше он работал на селе, а недавно его перевели в город. Зовут его Сергей Петрович Светлов.

– Молодой…Неопытный, небось, – остывая, с сожалением отметила старушка.

– Ну и пусть молодой! – возразила ей дочь. – Молодые-то нынче больше знают, чем старые. Они всякие современные средства применяют…. Туркин-то старый, а толку от него, что от козла молока… Много он тебе помог?

– Так оно, – перестала спорить старушка. – Ты вот что, Анна, ноне баньку истопи, да вымой меня хорошенько. Все-таки дохтур глядеть станет…

 

Доктор и впрямь оказался молодым. Светловолосый, краснощекий, с легким пушком на щеках и над губами. Всем своим существом излучая задор и  энергию, он после приветствия присел на стул перед кроватью бабушки Марии и весело спросил: «Ну-с, бабушка, на что жаловаться изволим?» Пациентке не понравилось выражение врача, напомнившие ей про Туркина, и потому она настороженно и сухо ответила: «Не можется мне».

– Бывает, – согласился Светлов. – – А если поточнее, то что вас беспокоит?

– Редкая у меня болезнь! – важно промолвила старушка. – Навряд ты и знаешь-то такую.

– Так-так, – понимающе кивнул головой Сергей Петрович и, как бы подчеркивая  свое внимание, подвинулся к больной поближе.

– Слушаю вас.

– Сдвигу у меня нету, – негромко проронила бабушка Мария.

– Как-как? – переспросил Светлов.

– Сдви-гу у ме-ня не стало! – с легкой досадой, по слогам и уже громко  произнесла бабушка Мария, и  сморщенное временем личико её вдруг порозовело, как у девчонки, приглашающей парня на свидание.

-Угу, – проговорил Сергей Петрович. – Вы, бабушка, лучше опишите свое состояние пообстоятельнее. Болезни же всякий по-своему называет. У нас, медиков, всё больше научные названия. У вас – другие.

И бабушка Мария начала рассказывать про имеющуюся у неё уникальную хворобу. И пока длился её монолог, Светлов ей сосредоточенно внимал. Лишь раз он недоумевающе взглянул в сторону Леопольда, в поте лица сигнализировавшего ему на языке жестов о психическом состоянии тёщи, и тотчас  отвернулся от незваного помощника.

По окончании речи бабушки Марии, он при содействии тетки Анны усадил её на табурет, тщательно прослушал при помощи стетоскопа, посмотрел белки глаз, – словом, выполнил обычные в таких случаях процедуры. Затем постучал специальным молоточком по коленям старушки, прощупал её конечности. И особенно заинтересовался правым бедром.

– Что это у вас, бабушка, было? – осведомился он, пальпируя ногу пациентки.

– Ишь ты! Углядел…, – проникаясь доверием к Сергею Петровичу, удовлетворённо засмеялась та. – Я ведь, внучек, ногу-то ломала. Четыре года уж как…Едва-едва зажила.

Светлов задумался, барабаня пальцами правой руки по поверхности стола, стоящего рядом с ним.

– Вот, дохтур, какая у меня напасть, – с тяжким вздохом сказала старушка,  прерывая общее молчание. – Сдвиг-от…Никто и не слыхивал про такую. Чаю, что и ты не знаешь?

– Отчего же, – возразил Сергей Петрович, – есть такая болезнь!

– Правда!? – воскликнула бабушка Мария, пытливо вглядываясь во врача своими ясными глазами.

– Правда, – подтвердил Светлов.

– И как же её кличут, внучек?

– Геронтологическая гиподинамия, – не моргнув глазом, ответил доктор.

– И лекарство от неё, внучек, есть? – не унималась старушка, и торжествующие нотки надежды в её голосе все больше и больше нарастали.

– А как же, – подтвердил Сергей Петрович, – только оно не от сдвига, а, наоборот – для сдвига. Вам же нужно, чтобы не торможение было, а, напротив, легче с места трогаться.

– А-а-а! – уважительно протянула старушка. – Твоя правда! А мне-то, старой, и невдомёк… Что с меня возьмешь? Меня уж скоро вперёд ногами на кладбище повезут.

– Ничего, бабушка, мы ещё поборемся! – подбодрил её врач, доставая из нагрудного кармана авторучку и придвигаясь к столу. – Сейчас я выпишу вам рецепт, но предупреждаю, что лекарство сильнодействующее, так сказать «горячее», а значит и принимать его нужно как следует подготовившись. Утром, как проснетесь, в обязательном порядке, лежа в кровати, подвигайте ручками, ножками, повернитесь с боку на бок. Так делать минут пять, потихонечку, перед каждым приемом. Это обязательно! Вы поняли меня, бабушка?

– Поняла, внучек, поняла! – с готовностью подтвердила бабушка Мария. – Всё сделаю, как велишь!

Светлов выписал рецепты, попрощался со старушкой, живо благодарившей его, и пошел к выходу, где его поджидал Леопольд. Но доктор остановил того движением руки и, обратившись к тетке Анне, попросил её: «Проводите меня, пожалуйста!»

Во дворе Светлов с протяжным вздохом сказал тетке Анне: «Выслушайте меня, пожалуйста, внимательно. Конечно же, это – старость. Никакой патологии у бабушки, насколько можно говорить о здоровье применительно к её возрасту, нет. Имеются выраженные старческие изменения. Для своих же лет она на удивление крепка! Самое главное – её нужно морально поддерживать.  У нас, медиков, есть такой термин  – «плацебо». Так мы именуем любое лекарство, оказывающее на больного исцеляющее действие не столько в силу своих действительных качеств, сколько из-за того, что пациент верит в волшебную силу лечебного средства. Нередко целебными оказываются не препараты сами по себе, а могучая и всепобеждающая вера человека в выздоровление и его жажда жизни. Медикаменты, что я бабушке выписал, сами собой ничего не решат, хотя вреда от них никакого не будет. Глюконат кальция и кальций никомед в старческом возрасте полезны, поскольку восполняют дефицит этого вещества и укрепляют костную ткань. Но, самое важное, утром, как она проснется, обязательная медленная, неинтенсивная разминочка, а потом – внушение, внушение и внушение. Настраивайте её на борьбу со старением. Всего доброго!»

 

…Теплым августовским утром доктор Светлов спешил по служебным делам. Минуя домики частного сектора, он вдруг услышал приветствие: «Здравствуй, внучек!» Врач оглянулся на ходу и увидел бабушку Марию, стоявшую в тени развесистой рябины и опиравшуюся на свой батожок.

– Здравствуйте, бабушка! – приостановился Сергей Николаевич. – Я вижу, что дела пошли на лад. Прогуливаетесь?

– Да вот… шкандыбаю поманеньку… А ты, внучек, не забыл своё слово?

– Какое, бабушка?

– Что снадобье-то мне пошибче дашь. Чтоб я шустрее бегала. От сдвигу-то…

– А-а… Как же, бабушка, помню. Шибче-то пока не придумал. Но я вам очень сильное лекарство прописал!

– Да не шибко! Коли будет шибче, так ты уж не забывай про меня.

– Хорошо, бабушка! – засмеялся Светлов. – Как же я вас могу забыть?! Разумеется помню… Доброго здоровья! – и доктор широким шагом двинулся вверх по улице.

– Спаси тебя бог, внучек! – негромко проговорила бабушка Мария, и послала вслед ему крестное знамение.